Принцип научности в гуманитарных вопросах.

Можно ли добиться объективности в гуманитарных вопросах? О чём может говорить наблюдение о параллелях в творчестве Пушкина, Достоевского и Толстого?

По ту сторону Пушкина.

Однажды, в середине 80-х годов выступая в МФТИ, бард Сергей Никитин заметил, что получить объективную оценку своей деятельности в гуманитарных областях значительно сложнее, чем в точных науках. Сам Никитин закончил физический факультет МГУ и после работал научным сотрудником в институте Биологической физики академии наук. Однако, он стал широко известен, как музыкант, композитор исполнитель собственных песен на семиструнной гитаре с цыганским минорным строем.

Истинность или ложность научной теории может быть строго доказана. В силу объективности рассматриваемых вопросов, каждый может повторить сделанное и сам убедиться в достоверности представленной информации. Существование сверхпроводимости при высоких температурах — это хорошо проверяемый эффект. Однако, пока отсутствует последовательная теория, объясняющая все сопутствующие результаты опытов, нужно признать, что объяснения этому явлению нет. Теория отсутствует не в силу принципиальной невозможности что-то объяснить, а просто потому, что современная наука пока не способна это сделать. Не исключено, что формулировка принципов высокотемпературной сверхпроводимости требуют пересмотра некоторых «общепринятых» постулатов современной науки, и построить новую теорию, не обрушив при этом всё здание, очень сложно.

Симпозиумы и конференции по вопросам физики или информационным технологиям – это обычное дело. Учёные никогда не начнут межконфессиональные войны и не станут сжигать еретиков и инакомыслящих. Доказать несостоятельность чего-либо в физике достаточно просто и это не требует применения физической силы. Вместе с этим совершенно невозможно себе представить, чтобы представители разных религий смогли договориться по какому-то вопросу, связанному с «верой». Бессмысленно спорить о вкусах. Каждому нравится или не нравится что-то своё. Все люди разные и «видят» и «чувствуют» по-разному. Глупо доказывать, что у ромашки слишком много белых лепестков и что она менее привлекательна чем василёк. Однако можно строго определить положение ромашки в таксономической иерархии живых организмов, а цветок василька имеет вполне конкретную спектральную характеристику.

Понятие «этического закона» впервые возникает в ветхозаветных текстах и связано с «заповедями», ниспосланными свыше, как часть договора или «завета» некой высшей инстанции, «бога», с людьми. По логике религиозного учения, заповеди необсуждаемы и являются абсолютной истиной. Требование «Не убий», определяет убийство абсолютным нравственным злом. Как обсуждать то, что согласно священному тексту, продиктовано самим «богом»? Если, задача заключается в том, чтобы понять, что «хорошо» а что «плохо» и некий «иной разум» далеко ушедший в своём развитии желает помочь в этом разобраться, то как он должен это делать? Дилемма Евтифрона, сформулированная в «Диалогах» Платона гласит:

В первом случае этика формируется независимо от богов. Во втором случае мораль может зависеть от случайной прихоти. Если богов придумали люди, то божественная мораль может преследовать некие частные корыстные интересы какой-то одной социальной или этнической группы, особенно в случае богов с национальной ориентацией. Если «мой бог» считает добром одно, а твой другое, как же нам в таком случае договориться?

Не имеет смысла обсуждать понятие если это понятие не обладает принципом «научности», то есть если его нельзя доказать или опровергнуть. Принцип фальсифицируемости впервые сформулированный Поппером^[1] гласит, что теория является «научной» в том случае, если существует методологическая возможность её опровержения путём постановки того или иного эксперимента, даже если такой эксперимент ещё не был поставлен. Похожая идея высказывалась ещё в «Опытах» Монтеня. Об истинности или ложности чего-либо можно судить только если есть возможность для какого-то утверждения прийти в столкновение с реальным опытом, если существует принципиальная возможность подвергнуть идею проверке на практике. Наглядной иллюстрацией этого принципа является тема песни Высоцкого «Если друг оказался вдруг»:

«Познавательная асимметричность» заключается в том, что, если утверждение состоит в отсутствии чего-либо, скажем «белых ворон не существует», то для опровержения достаточно одного примера белой вороны. Если же утверждение заключается в существовании чего-либо, то даже очень большое число подтверждений делает утверждение лишь весьма вероятным, но не безусловно достоверным. Утверждение «существуют вороны, которые летают хвостом вперёд» не может быть доказано сколь угодно большим числом наблюдений ворон, которые летают вперёд головой.

Можно ли доказать или опровергнуть существование «иного разума»? Это в сущности то же самое, что и опровергнуть выражение «иного разума не существует». Предположим, найдены артефакты, которые принципиально не могли быть созданы людьми. Изучение этих явлений может описать свойства, которыми может обладать создатель этих артефактов. При этом «иным разумом» будет назван тот, кто обладает данным набором свойств. Предположим, найдены биологические структуры, которые не при каких условиях не могли бы быть созданы на Земле, скажем в структуре РНК вместо фосфора стоит кремний. Определяет ли это иноземную биологическую структуру или существует определённые условия, при которых такие молекулы могут образоваться и на Земле?

Если существует смысловая корреляция между главами «Евгения Онегина» и произведениями Достоевского и Льва Толстого, это может говорить лишь о том, что создание такой корреляции не имеет никакого отношения к писателям, создавшим эти произведения. Вопрос существования такого явления имеет тот же характер что и объяснение высокотемпературной сверхпроводимости или рисунков на плато Наска. Корреляция между произведениями разных авторов имеет аналогию в микробиологии. Изучение структуры ДНК самых разных организмов обнаруживает, что сходство генетического материала самых разных живых существ эволюционно иногда очень далеко отстоящих друг от друга, ведёт к сходству органов или других структур, которые этот материал кодирует. Это доказывает единое происхождение всех живых организмов. Идейные параллели между писателями, которые даже не общались между собой, говорит о том, что их творчество есть часть единого проекта. Но, если идея не принадлежит писателю, который её выразил, то встаёт вопрос, кто же истинный автор текста?

Каждая глава «Евгения Онегина» формулирует какую-то конкретную идею. В романе ровно восемь глав, резко обрывающихся в конце. Нет никаких сомнений в том, что это логический конец романа, но роман мог иметь и десять глав. Девятая глава посвящена путешествиям Онегина, иногда её печатают в приложениях к тексту основного романа, Пушкин мог поставить её восьмой. В десятой, сожжённой главе, Евгений предположительно должен был примкнуть к декабристам. Число «десять» намекает на «10 заповедей». Сколько же всего в точности глав в романе?

Имеют ли идеи, обозначенные в этих главах, абсолютный и неопровержимый характер? Если «пёстрая глава» «Евгения Онегина» формулирует тему или идею, то соответствующий роман Достоевского проводит детальную «фальсификацию» этой идеи, рассматриваются ситуации, когда главное утверждение или просто ложно, или становится совершенно неоднозначным. Каждое положение подвергается жёсткой критике. На элементарный вопрос: «Хорошо ли убивать» невозможно дать точного ответа. Конечно убивать плохо, за это наказывают вплоть до высшей меры, электрического стула, или расстрела. Однако неспособность в первые дни Великой Отечественной Войны в 1941 году адекватно противостоять немецкому врагу всегда рассматривается как тёмная страница российской истории, а удачная победа над врагом под Москвой и под Сталинградом — это славные победы. Если в некоторых случаях убийство не только допустимо, но и может быть отмечено особым почётом, то какой смысл имеет заповедь «Не убий»?

«Маленькие трагедии» и «Повести Белкина» являются своеобразным мостом между главами «Евгения Онегина» и книгами Достоевского и Льва Толстого. «Маленькие трагедии» все выполнены красками иностранных культур. «Моцарт и Сальери» — это вымышленная история, основанная на австрийском материале. «Каменный гость» — это вариация на тему пьесы французского писателя Мольера «Дон Жуан или Каменный гость», происходящая в Испании. «Пир во время чумы» — это перевод фрагмента из пьесы шотландского поэта Джона Вильсона «Чумной город». «Скупой рыцарь» имеет оттенки пьесы Мольера «Скупой» и комедии римского драматурга Плавта (III-II в. до н.э.) “Кубышка”. Подзаголовок трагедии «Из ченстоновой трагикомедии» отсылает к английскому поэту XVIII века Шенстону, у которого ничего подобного никогда не было. Вероятное название «Жид и сын» и первоначальный эпиграф из стихотворения Державина «К Скопихину»: «Престань и ты жить в погребах, Как крот в ущельях подземельных» с мотивом книги Мэтьюрина «Мельмот Скиталец», намекают на стереотип еврея-ростовщика-скупца. «Сцена из Фауста» — это вариация на тему поэмы немецкого поэта и философа Гёте «Фауст».

В отличие от «Маленьких трагедий», «Повести Белкина» написаны в строго русских национальных тонах. Все герои повестей, включая и самого Белкина — типичные характеры для любого русского пейзажа. Нет никаких сомнений, что подобные рассказы можно было услышать от титулярного советника, подполковника, приказчика или девицы. Нужно отметить, что если Ветхий завет был создан исключительно в иудейских тонах и предназначался лишь для одного народа, то Новый завет стал интернациональным. «Маленькие трагедии» поднимают общие вопросы, касающиеся всех народов без различия, а «Повести Белкина» комментируют историю одного единственного народа, «the Only». Достоевский по характеру был западником. Строгий анализ, которому он подвергал евангелие, чем-то напоминает толкования протестантов. Петрашевцы, с которыми был тесно связан Достоевский, увлекались идеями западных социальных реформаторов. Вместе с этим, Достоевский считается одним из представителей славянофильства, поскольку верил в избранный путь для России. Лев Толстой считается одним из наиболее национально русских писателей, однако русское общество постаралось исключить его из своих рядов объявив ему религиозную анафему. Некоторые стороны его философии напоминают учения индийских махатм или китайский даосизм.

Ни Пушкин, ни Достоевский, ни Лев Толстой не предполагали что их творчества можно объединить в единый логически самосвязанный продукт.