«Руслан и Людмила». Я вам поведал неземное.

Оссиан Макферсона и Пушкин. Русский сказочник XIV века и «Стойло Пегаса» на Маковце. Почему Российская империя отнеслась так враждебно к поэме «Руслан и Людмила». Языческий и монотеистический образ мышления. «Я вам поведал неземное…». «На дистанции четвёрка первачей…». Характер Людмилы и учение Лао Цзы. В чём ошибка «надежды отечества»? Чему учит история отношений Финна и Наины? Должен ли Вадим пробуждать двенадцать спящих дев? Как победить Черномора? Что содержит волшебное кольцо, подаренное Руслану Финном?

По ту сторону Пушкина.

Основной текст поэмы «Руслан и Людмила» начинается и заканчивается строками «Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой». Эта фраза взята из былины Джеймса Макферсона «Картон», стилизации песен древнего кельтского барда Оссиана. Хотя Макферсон утверждал, что его былины являются переводом оригинальных песен Оссиана, никаких подлинных древних рукописей сколько-нибудь близких к поэмам Оссиана до сих пор не найдено и сами поэмы теперь считаются мистификацией. Отсылая читателя к творчеству Макферсона, Пушкин намекал на некоторые особенности происхождения русских народных сказок.

Согласно традиционной историографической науке, в русском средневековье никаких гениальных бардов уровня кельтского Оссиана никогда не существовало. Изустное предание донесло до нашего времени удивительный мир русской сказки, которые считаются «народными», поскольку имя автора этих сказок молва не сообщает. До нашего времени случайно дошло высокохудожественное, богатое сказочными образами, произведение «Слово о полку Игореве», у которого современная историческая наука автора тоже найти не может. Пушкин прекрасно знал «Слово» и в конце жизни пытался написать к нему свой комментарий. В отличие от сказок, «Слово о полку Игореве» никак нельзя приписать «народу» — это авторское произведение конкретного человека и стиль изложения вполне определяет его психологический портрет. Существует также парадоксальная ситуация с Сергием Радонежским: с одной стороны, в страшном XIV веке он заслужил огромную всенародную славу у русичей, а с другой от него как будто бы не осталось ни одного слова и ни одного высказывания. В своей книге «Не сотвори кумира», я рассмотрел гипотезу о том, что, хотя бы одно письменное «Слово» от Сергия осталось и это — «Слово о полку Игореве». По моему предположению, это поэтическое произведение было создано специально для того, чтобы вдохновить великого князя Дмитрия Донского на войну с монголо-татарским игом, а на территории современной Троице-Сергиевой лавры в XIV веке располагалась поэтическая артель, своеобразное «Стойло Пегаса», где под предводительством русского Оссиана и были созданы русские народные сказки. Природа вокруг Маковецкого холма вполне к тому располагает и «Лукоморье» из «Руслана и Людмилы» это намёк на «Стойло Пегаса» XIV века. Я хорошо знаком с природой вокруг Сергиева Посада — там на даче у деда прошло всё моё детство.

Судя по характеру и стилю «Слова о полку Игореве», члены этой средневековой поэтической артели выступали за освобождение русского языка от византийских церковнославянских канонов, поэтому их творчество можно вполне назвать революционным. Безымянные поэты старались обогатить русский язык лексикой, сказками и эпосом других народов и прежде всего степных татар. Они использовали древние русские образы языческих богов, но в изобразительных, поэтических целях, точно так как это делал в своём творчестве Пушкин. Средневековые русские поэты не выступали против официозной религии, но понятно, что рассчитывать на особенно тёплый приём властей им не приходилось. Свободное творчество не требует следования уставам и запретам: ничто не запрещает и обсцентную лексику, и свободное использование христианских апокрифов, таких как «Хождение Богородицы по мукам», «Беседа трёх святителей» или «Голубиная книга». Это может очень нравится широким народным массам и в то же время вызывать ненависть у клира. Использование таких ярких отрицательных персонажей, как чёрт или огнедышащий дракон в светском искусстве вполне допустимо и совершенно исключается, если речь идёт о церкви или монастыре.

Примерами «полутеневого» неофициального творчества, выступающего против официоза и не старающегося потеснить религию, является творчество Владимира Высоцкого и Сергея Есенина. Религиозно-уставное творчество имеет целью поддержание «веры» среди прихожан и должно называться любоначалием с целью порабощения свободы мысли. Как только человек начинает подвергать что-то сомнению и мыслить независимо, он тут же превращается в идеологического врага: религия является тормозом свободного развития личности и всего общества в целом. Разрушение религиозных канонов, начавшееся повсеместно в Европе с начала XIV века, заслуженно называется «Эпохой Возрождения», поэтому «Слово о полку Игореве» и русские народные сказки нужно называть Эпохой Возрождения на Руси.

Поэма «Руслан и Людмила» почти полностью основана на русских народных сказках, а значит на творчестве поэтической артели Сергия Радонежского. Поэма не была запрещена, однако Пушкин предполагал и такой вариант: первые варианты поэмы распространялись только в списках. «Руслан и Людмила» создала мнение о Пушкине, как свободном поэте, не работающим ни на власть, ни на церковный истэблишмент. Православие, отнеслось к этой удивительной поэме враждебно, хотя для официального преследования у клира не было ни одного повода. Только полу-придворный поэт Жуковский смог повлиять на решение властей не ссылать Пушкина на Соловецкие острова. Поэт отделался высылкой на задворки империи, российскую Молдавию. Почему произведение, написанное в духе русской национальной культуры, было отвергнуто и вызвало озлобление?

Существует принципиальная разница между языческим мировоззрением и монотеизмом, между интернационализмом и национальной гордостью. Язычество или монотеизм может лежать в самой глубине психологического портрета какого-то народа. Этнос определяется эпосом. Эпос включает не требующие религиозных ритуалов сказки или национальных богов, которым полагается служить. Языческое сознание свободно принимает в свой пантеон новых богов. Характеристики и свойства богов одних народов могут свободно перетекать к другому народу, лишь незначительно изменив свою одежду. В физике такое свойство называется смачиваемостью. Одна жидкость свободно растворяется в другой без осадка. Самосвявзанность и стабильность языческих народов хрупка и целый народ может исчезнуть после завоевания его другим народом. В медицине есть понятие «группа крови». Одна группа крови может принять в себя любую другую без особых проблем, другая может принять в себя только кровь идентичную себе. Христианство позиционирует себя, как монотеизм, но в то же время является одним из примеров языческого мышления в греко-римском стиле, поэтому легко принимается языческими народами. Пушкин наглядно показал это в поэме «Гавриилиада». В то же время, русская народная мифология, напоминающая язычество, напротив является манифестом русской индивидуальности и легко принято языческим народом быть не может. Можно сказать, что «русские сказки» определяют русский народ, но кого конкретно определяют христианские сказки сказать нельзя. Христианские книги от начала и до конца включают себя историю евреев, но те, кто называет себя евреями не имеют никакого отношения к христианству. «Русское» православие заявилось из Восточной Римской империи. Согласно летописям, у князя Владимира был выбор что исповедовать, а значит Русь могла принять что-то другое. По отношению к русскому этносу, в отличие от русских народных сказок, византийское православие вторично, поскольку народного эпоса не отражает.

Христианская мифология включает в себя элементы арийского митраизма, иудаизма и древне-римских верований. Первоначальной аудиторией для распространения этой религии был греко-римский мир. Как иллюстрирует «Гавриилиада», христианская мифология поёт в тональности гомеровской Илиады. Мария подобно Елене не видит ничего зазорного в том, чтобы отдаться в один день трём разным лицам с ремаркой «Как это им не лень?», а положение «единого бога», орущего «люблю тебя, Мария» становится более чем комическим. Мария любит всех ближних, которые предложили свою любовь, а её муж совершенно спокойно относится к её разврату и всё прощает. В русских церквях поют и читают на иностранном, древнеболгарском языке, считающемся в православии «святым». В этих «священных» текстах все имена исключительно еврейского происхождения, а использование могучего и свободного «русского» на богослужениях не благословляется. «Православную культуру» с её древнеболгарским языком, византийскими иконами и еврейской мифологией никак нельзя назвать «русской культурой». Но, русские спокойно принимают и чужой язык, и чужую историю, и чужие имена: это приемлемо, если служит упрочению материального положения народа и защищает от внешних врагов. Что тут можно сказать о национальной гордости? Для русских любая идеология носит исключительно вспомогательный характер и по своей сути никого не интересует. Увлечение коммунизмом в XX веке показало, что если возникает другая идеология, которая служит своей функции лучше, то ничего не мешает её принять, поскольку религия частью национального характера не является.

Возникает парадоксальная ситуация — творчество, адресованное одному народу, включающее только его язык и его мифологию отвергается, поскольку не служит ни материальным целям, ни защите. Творчество артели Варфоломея в XIV века было национальным и служило поднятию национального самосознания в борьбе против монголо-татарского ига. Союз с Золотой Ордой был, с материальной точки зрения, выгоден московской власти и служил делу объединения всех раздробленных русских княжеств вокруг Москвы. Но, при этом унижалось достоинство русского народа, зависящего от ига степных татар.

«Слово о полку Игореве» поднимало национальное сознание русичей, чтобы вдохновить на войну против татар, независимо от конкретной материальной выгоды. Сергий Радонежский сыграл такую же роль на Руси, как и Моисей для евреев. Анализ русских народных сказок и «Слова о полку Игореве», показывает, что их авторы культивировали образы и сказания разных народов. Сергий стал «святым», после того, как его образ был трансформирован в бессловесного христианского кумира в стиле византийских чудовторцев: его творчество, за которое он получил всенародную любовь, оказалось несовместимым с «православной» культурой. Остаться народным любимцем он мог только превратившись в служку церковного истэблишмента. Поэма «Руслан и Людмила» начинается трогательным посвящением царице его души, а заканчивается:

У Александра Блока есть стихотворение объясняющее, почему отношение народа к рассказанной поэтом сказке, может полностью дискредитировать отношение автора к народу и рассеять его иллюзии по поводу использования сказок для каких-то творческих замыслов:

Русские народные сказки были обращены к одному народу. Еврейские народные сказки из которых родился трёхглавый дракон авраамических религий, тоже. Может ли такой путь привести к чему нибудь позитивному?

Сказочный мир, в котором происходят события «Руслана и Людмилы» обладает языческим шармом. «Там чудеса, там леший бродит…» и проч., однако идеи, содержащиеся в поэме, имеют оттенок монотеизма. Высшую власть на Руси символизирует Царь или великий князь, самодержец мирской власти. В поэме это солнечный Владимир. Всё подчинено его власти и все выполняют его волю. Он выдаёт замуж дочь, он посылает витязей на её поиски, от его решения будет зависеть, кто станет ему зятем. Владимир Солнце, вполне в духе древнеегипетского бога Амона или древнегреческого Зевса, появляется за большим столом, за которым пирует «в кругу могучих сыновей». Он именно «пирует» (как на «Пирах» Баратынского), а не колдует или занимается государственным делами и продолжает пировать за своим столом во время всего действия сказки. Царь на Руси — это божественная должность, когда человек превращается в земного бога, как фараон в Древнем Египте. В терминах русской истории такое положение называется абсолютным самодержавием. Это суррогат монотеизма, где, как и у древних египтян, роль высшего бога выполняет человек. Правда, реальный царь на Руси должен строго следовать линии своего окружения, иначе он узнает, как, не смотря на свою «богопоставленность», на Руси царей давят. Чтобы здесь реально управлять государством иногда требуется перейти к тотальному террору — как делали Иван Грозный и Пётр I: но за Грозным стояли опричники, а за Петром I армия.

Реальный Владимир по жизни был достаточно жестоким человеком и совершенно не интересовался религией. Рассказывают что, захватив перешедший на сторону Киева Полоцк, Владимир перебил всю семью правителя города князя Рогволода, потом по совету своего дяди Добрыни сначала изнасиловал Рогнеду на глазах её родителей, а затем убил её отца и двух братьев. Княжну Рогнеду, просватанную прежде за Ярополка, он насильно взял в жёны. Вначале Владимир воздвиг в Киеве языческое капище, и только потом формально принял христианство. После всего этого, в православной мифологии он оказался святым и равноапостольным «крестителем Руси» даже несмотря на то, что до конца жизни оставался язычником. В русских былинах он стал прообразом собирательного былинного персонажа Владимира Красное Солнышко не имеющего к своему прототипу никакого отношения. Образ «святого равноапостольного» князя противоречит и былинному Владимиру Солнце и историческому Владимиру, но пушкинский персонаж адекватно отражает русско-народное понимание «единого руководителя государства».

В центре поэмы «Руслан и Людмила» противостояние четырёх богатырей за руку Людмилы, младшей дочери Владимира Солнце. Девушка была назначена в супруги Руслану, но после того, как два раза раздался «голос страшный», кто-то «взвился чернее мглы туманной» и унёс Людмилу неизвестно куда. Согласно «Повести временных лет» до формального крещения, Владимир проводил «испытание вер». Князь приглашал представителей разных религий, чтобы выбрать самую подходящую. От волжских булгар к нему пришли мусульмане, от Римского папы немцы, голосовавшие за католицизм а от хазар иудеи, но Владимиру больше всего понравилось христианство по греко-византийскому обряду. Земли, где жили русичи, располагались в непосредственной близости от могущественной в те времена Византийской империи и византийские миссионеры уже давно продвигали своё учение вглубь средне-русских территорий, поэтому не исключено, что официальное «принятие» греко-византийского христианства было простой формальностью. Религия мощного соседа делала Киев союзником Византии и служила дополнительной защитой для Киевской Руси.

«Борьба за Людмилу» ассоциируется с борьбой религий за первенство. С точки зрения языческого мировоззрения взаимное существование нескольких религий ничего страшного не представляет и это характерно для народов, которые «любят ближних». Но, трудно себе представить, что Людмила согласится быть женой сразу нескольких человек. У Владимира Высоцкого есть песня про «Четвёрку первачей». Они соревнуются в беге, и кто-то обязательно должен выиграть — судья не зафиксирует ничьей.

Понятие «любви к ближнему» в спортивном состязании отсутствует, как и у народов, которые не приемлют излишнего влияния другой религии на территории своих жизненных интересов. Мессианская идея, характерная для некоторых народов, рассказывает, что рано или поздно только одна единственная религия или учение сможет доказать свою истинность, победив все остальные в честной конкуренции. Единственность истины в принципе противоречит концепции любви и толерантности к чуждому, ближнему мировоззрению. Судья не зафиксирует ничьей. У Высоцкого, первый бегун хочет «проглотить лакомый кусок». В поэме «Руслан и Людмила» он соответствует Рогдаю, «надежде киевлян». В Борисе Годунове, Пушкин, называет Романовых «надеждой отечества». И, действительно, российский меч кесаря немного напоминает стратегию Рогдая.

Второй бегун мечтает о «лавровом венке». У Пушкина ему соответствует Фарлаф, «крикун отменный в пирах никем не побежденный».

Третий бегун у Высоцкого убелён и умудрён, «ползёт на запасные пути» по причине того, что он «второй надёжный эшелон». Кажется, что большой возраст третьего бегуна у Высоцкого противоречит молодому хазарскому хану Ратмиру. Однако это не так. Оба «третьих» отражают одну и ту же идею. Кстати «хазарский хан» это фактически «царь иудейский», а «двенадцать спящих дев» созвучны «двенадцати коленам Израиля». Старуху Изра$’$иль молодой никак назвать нельзя. Если богатырь «как мальчишка, как шпана» отвлечётся на позицию «царя иудейского« и «пробуждение двенадцати спящих дев», то Людмилы ему не видать, как своих ушей. Если спроецировать богатырей из «Руслана и Людмилы» на мировые религии, то Рогдай будет символизировать ислам, Фарлаф — христианство, а Ратмир — иудаизм. Руслан символизирует творчество Пушкина.

Согласно Лао Цзы, даже самое крепкое дерево сломать проще, чем побеги бамбука или ивы. Жесткое ломается, мягкое меняет форму и только бамбук или ива могут изгибаться под внешним давлением, не ломаясь и не меняя своей формы. Стратегия Рогдая, полагающего, что он способен физически устранить соперника на пути к Людмиле, очевидно неверна. Ратмир, увлёкшийся частной задачей, выплёскивает с водой и ребёнка. Можно завладеть девушкой обманом, но каким бы красивым обман не был, нельзя построить счастья, на лжи и преступлении.

В былинах Макферсона Финн назван отцом Оссиана. Финн у Пушкина постоянно называет Руслана своим сыном, а тот называет его своим отцом. С именем Финна связана известная Фингалова пещера, получившая своё нынешнее называние по одноимённой увертюре Мендельсона, навеянной услышанными в пещере мелодическими созвучиями. Финн или Фингал буквально означает «белый странник». Мендельсон создал известный свадебный марш, исполняющийся во всех дворцах бракосочетания при заключении брачного договора. Этот марш был написан для пьесы «Сон в летнюю ночь», в которой тоже есть параллели с сюжетом «Руслана и Людмилы». Руслан встречает Финна в пещере и тот рассказывает ему историю своей любви к Наине. Еврейское имя Наина на иврите означающее «невинная», созвучно немецкому слову «нет», «Nein». История отношений Финна и Наины имеет параллели в мировой мифологии, но с точностью до наоборот. В поэме «Руслан и Людмила», Наина вначале отвергает Финна, как пастуха, потом как героя и, наконец, став старухой, принимает его колдуном; но, теперь Финн отвергает Наину.

Библейские предания сообщают, что евреи родом из вавилонского междуречья: Авраам происходил из халдейского Ура. Один из центральных шумерских мифов повествует о любви богини Инанны к пастуху, Думузи. Имя Инанна немного созвучно имени Наина. Прекрасная Инанна, Царица Небес, дочь светлого бога луны Нанны живёт в чертоге на краю неба, но иногда спускается на землю. Инанна вначале любит божественного земледельца Энкимду, но благодаря своей страстной речи, Думузи добивается любви Инанны, и та выходит за него замуж. Шумерская богиня предпочитает богатому и знатному земледельцу пастуха со страстной речью, чувства материальному миру.

Следующее место жительства, по библейским сказаниям, у евреев было в Древнем Египте. Герой Эхнатон, а позже его последователь Моисей были отвергнуты египтянами и тепло приняты евреями. Моисей заслужил любовь народа мадианитов и хабиру, когда был пастухом. Позже, он сделался любимым народным героем у евреев, признавших Моисея своим патриархом и основателем. В Иудее начала нашей эры, евреи отвергли Иисуса — чудотворца, а египтяне и греко-римские народы, ставшие сказочниками, приняли колдуна своим кумиром. Теперь, христианство преследует бога, как старая Наина преследует Финна, а евреи сегодня самый атеистический народ в мире. Финн пророчит Руслану, что тот обязательно добьётся успеха и победит злого Черномора и Наину. Если Наина символизирует «Чудо», то Черномор должен символизировать «Хлеба», «власть материальных ценностей» или «власть денег». Оказавшись во дворце Черномора, Людмила видит резкий контраст между тем, что находится внутри дворца и тем, что снаружи. Внутри это сказочный замок:

Снаружи от этого рая, безжизненная пустыня:

Рай Черномора, Пушкин сравнивает с садами Армиды, волшебницы из торкватовых октав «Освобождённого Иерусалима». Армида завлекает туда рыцаря Танкреда, чтобы отвлечь его от его цели освобождения «гроба господня». Сады Соломона Пушкин сравнивает с «садами князя Таврии», то есть «потёмкинскими деревнями». Похожая ситуация возникает в сказке Андерсена «Снежная королева». Герда в поисках Кая попадает в волшебный сад вечного счастья «Женщины, умеющей колдовать». Сам Кай при этом оказывается пленником Снежной Королевы в царстве вечного холода. Богатство и материальные ценности часто приводят к духовной нищете. Известная новозаветная фраза говорит, что «богатому так же трудно войти в царство божие, как и верблюду пролезть в игольное ушко». В замке Черномора, Людмила ведёт себя вполне в традициях пути Дао. Вначале она хочет «в волнах утонуть», однако в воды не прыгает. Потом решает умереть с голода, но и тут проявляет гибкость. Какой толк умирать, кому и что она при этом докажет?

Главной слабостью и в то же время источником колдовской силы Черномора является длинная борода. В состоянии стабильности, когда слуги её бережно несут на руках всё нормально. Но, когда происходит возмущение, стройность системы рушится и Черномор в своей собственной бороде может запутаться. Так, власть капитала может сильно пострадать от возмущений на бирже. Людмиле для этого достаточно громко закричать:

Для победы над Черномором, Руслану нужно достать меч-кладенец у Головы. Живая Голова — родной брат Черномора, а родным братом у «Хлебов» являются законы материального мира. Илья Муромец получает свою силу от Святогора, символизирующего в русских сказках глубинные природные силы. История с Ратмиром это комментарий или пародия на поэму Жуковского «Двенадцать спящих дев», к темам которой Пушкин возвращался на протяжении всего своего творчества:

Хазарский, то есть иудейский царь Ратмир находит жилище «прекрасных дев» которые в конце концов завлекают его к себе. Ратмир забывает о Людмиле. Оставшись у этих дев, в тайных лобзаниях, Ратмир прекращает свою борьбу за Людмилу и «девственная лира умолкает под его рукой». Пушкин так комментирует выбор Ратмира:

В стихотворении Пушкина «Талисман», восточная красавица так объясняет свойство своего подарка:

Руслан достигает Черномора и, держась за его бороду, летает по всему миру. После того, как Черномор устаёт, Руслан отрезает у него бороду, лишив тем самым волшебной силы. Можно только гадать, что это может означать в терминах финансового капитала и финансовой олигархии. Бороду он подвязывает к своему шлему. Руслан освобождает Людмилу, но девушка спит, и разбудить её может только волшебное кольцо Финна. Поездка со спящей девушкой перекликается с балладой Жуковского «Людмила». Но, в балладе Жуковского, девушка не спит, а скачет с мёртвым женихом, а у Пушкина живой жених везёт спящую девушку. Когда девушка проснётся, то увидит живого жениха, как это описано Жуковским в поэме «Светлана».

Людмилу привозит к Владимиру Фарлаф. Это имя имеет греко-византийское происхождение и значит «радостный свет». Существует аллюзия на английское «for love»: для любви. Характеристика «радостный свет для любви» может быть хорошей характеристикой христианства, как оно само себя позиционирует. Фарлаф убивает Руслана при помощи Наины, символизирующей «чудо религии». Превращение живого человека в мифологического монстра для создания шизофренического псевдоучения вполне может быть названо убийством во имя великих целей. Это тема «Моцарта и Сальери», развиваемая Достоевским в книге «Преступление и наказание». Руслана с помощью мёртвой и живой воды воскрешает Финн, который возможно приходится ему отцом. У Пушкина отец не убивает сына а, наоборот, воскрешает его и теперь Руслан направляется во дворец, чтобы стать «спасителем» для Людмилы. Руслан пробуждает девушку, а не загоняет в гроб, как в поэме «Людмила». На его шлеме подвязана борода Черномора, в руках меч-кладенец от живой головы. Финн говорит Руслану, что свидится с ним не прежде чем за дверью гроба, то есть благословляет Руслана на всё и не будет ему ни в чём мешать.

Окончание сказки «Руслан и Людмила» повторяет окончание поэмы «Елисей или раздражённый Вакх». Руслан попадает на битву, где защищает страну от врагов, потом будит Людмилу с помощью волшебного кольца и всё заканчивается как хэппи энд. Все счастливы. Ратмир тихо живёт со своей рыбачкой у самого синего моря с разбитым корытом. Рогдай развлекается с русалками. Фарлаф и Черномор служат при дворе Солнечного Владимира, а принц Руслан со своей Людмилой торжествуют победу. Друзей Людмилы и Руслана Пушкин приглашает следовать за ним дальше — по страницам романа «Евгений Онегин».