Кого может символизировать Мельмот Скиталец?

Основные идеи книги Метьюрина «Мельмот Скиталец» . Кого символизируют Монсада, Иммали и семья Вайнбергов? Почему Евгений Онегин начинается также как и Мельмот Скиталец? Что содержится в завещании, которое получает молодой Мельмот? Почему у него в последних строках книги в руке остаётся платок Скитальца?

Он жив еще? Так покажи мне, где он,
Я тысячи отдам, чтоб только глянуть.

Шекспир. Генрих VI[1]

В комментариях к «Евгению Онегину», Пушкин называет роман Метьюрина «Мельмот Скиталец» гениальным. Это единственное произведение мировой культуры, которое заслужило у него такой высокий эпитет. В «Онегине» Пушкин ссылается на роман Метьюрина несколько раз, начиная с самых первых строк романа, поэтому для понимания творчества поэта анализ этого произведения имеет особое значение. «Мельмот Скиталец» был опубликован при жизни Метьюрина всего один раз в 1820 году, за четыре года до его смерти. Черновиков и черновых рукописей не сохранилось. Пушкин имел возможность познакомиться с романом в переводе на французский. Завязка сюжета «Евгения Онегина»: «Мой дядя самых честных правил» могла отсылать читателя к стихотворению дяди Пушкина «Опасный сосед». Не исключено, что, начиная свой роман, Пушкин поначалу задумывал что-то в этом роде: Евгений первой главы вполне смахивает на русский вариант байроновского Дон Жуана. Но, в конце концов, у Пушкина получилось нечто совсем иное: дядя Онегина уже ассоциируется не с дядей Пушкина, а с дядей Джона Мельмота.

Повествование романа «Мельмот Скиталец» начинается довольно прозаически, в точности так, как Пушкин начал «Евгения Онегина»: «Осенью 1816 года Джон Мельмот, студент дублинского Тринити Колледжа, поехал к умирающему дяде, средоточию всех его надежд на независимое положение в свете…». У Метьюрина центральными действующими лицами являются двое, носящие одно и то же имя и фамилию. Первый — это студент колледжа, а второй таинственный монстр, получивший фантастические возможности и бессмертие за то, что заключил договор с дьяволом. В самом начале предисловия к «Мельмоту Скитальцу» Метьюрин указывает, что идею романа ему подсказали его собственные «Sermons» («Проповеди»), изданные в 1819 году:

… есть ли кто-нибудь среди нас, кто… принял бы всё, что может человек даровать, или земля предоставить, чтобы отречься от надежды на своё спасение?

Это в общем повторяет тему поэмы Гёте «Фауст», однако между романом Метьюрина и поэмой Гёте есть существенная разница. У Гёте бог испытывает Фауста ради поиска истины предоставив ему всё, что он хочет. У Метьюрина рассмотрена ситуация, когда человекоподобный бог сам заключает договор с дьяволом, чтобы получить особые возможности и предлагает людям решать — согласится ли кто-нибудь из живущих поменяться с ним его ролью? Причину, по которой богу понадобился такой союз, объясняет Великий Инквизитор в книге Достоевского «Братья Карамазовы». В 1846 году неизвестный приятель Метьюрина опубликовал воспоминания в которых есть такое описание автора Скитальца:

Это происходило в Дублине, где Метьюрин жил со своей семьёй. Возвращаясь домой из храма поздно вечером, он писал иногда до трёх часов ночи, изредка освежая себя бренди с водой. «Правда, оно не опьяняло его; оно действовало на него более странно и страшно», — добавляет свидетель, — «лицо приобретало бледность мертвенного тела; дух его, казалось, блуждал сам по себе…» [2]

Идеи романа «Мельмот Скиталец» оказали большое влияние на мировую литературу. В 1897 году Оскар Уайльд, переехав во Францию, сменил имя на Себастьяна Мельмота: Чарльз Метьюрин приходился ему двоюродным дедушкой. Напрямую к «Мельмоту Скитальцу» восходят главные мотивы его романа «Портрет Дориана Грея»: сделка с дьяволом и магический портрет, связанный с судьбой героя. Похожие мотивы возникают в романе Бальзака «Шагреневая кожа». В рассказе Гоголя «Портрет» возникает образ человека на старом холсте с бронзовым лицом с чертами лица «запечатленными в пламенный полдень»:

Он был драпирован в широкий азиатский костюм. Как ни был поврежден и запылен портрет, но когда удалось ему счистить с лица пыль, он увидел следы работы высокого художника. Портрет, казалось, был не кончен; но сила кисти была разительна. Необыкновеннее всего были глаза: казалось, в них употребил всю силу кисти и все старательное тщание свое художник. Они просто глядели, глядели даже из самого портрета, как будто разрушая его гармонию своею странною живостью. Когда поднес он портрет к дверям, еще сильнее глядели глаза. Впечатление почти то же произвели они и в народе. Женщина, остановившаяся позади его, вскрикнула: «Глядит, глядит», — и попятилась назад.

Вместе со значительными материальными преимуществами портрет в рассказе Гоголя приносит всем окружающим только фатальные несчастья. Фигура Ивана Бездомного в романе Булгакова «Мастер и Маргарита» и коллизии, в которые он попадает, намекают на метьюринского Стентона. Мельмот предупреждает Стентона, что скоро они вновь встретятся и описывает что-то вроде тюремного заключения. Стентон действительно попадает в сумасшедший дом. После беседы с иностранным консультантом, намекающего на шизофрению, Иван Бездомный оказывается в сумасшедшем доме, как и было сказано. В сумасшедшем доме у Стентона «оказались два пренеприятных соседа». Один постоянно распевал оперные куплеты, а второй получил кличку «Буйная голова» за то, что всё время повторял в бреду: «Руфь, сестра моя, не искушай меня этой телячьей головой (Намёк на голову короля Карла I (1600—1649), казнённого во время Пуританской революции.). Из неё струится кровь; молю тебя, брось её на пол, не пристало женщине держать её в руках, даже ежели братья пьют эту кровь». Под конец в полночь к Стентону в больницу является Мельмот. У Ивана Бездомного тоже оказывается два соседа: один, Никанор Иванович Босой, декламирует во сне монолог пушкинского «Скупого рыцаря», а другой, Жорж Бенгальский, бредит о своей голове, отрезанной во время сеанса чёрной магии. Ночью Бездомного посещает таинственный Мастер.

В начале романа «Мастер и Маргарита», Иван Бездомный и Берлиоз встречают странного незнакомца в сквере на Патриарших прудах в Москве. Предметом дискуссии Воланда с Берлиозом была проблема возникновения христианства: существовал или не существовал Иисус, считающийся в рамках христианского учения триединым богом. Идеология советского периода, которой придерживался Берлиоз, была настроена вполне категорично: Иисуса никогда не было, это простой миф, каких в истории существует немало. Изучить вопрос историчности Иисуса пытались многие. Нужно вспомнить работы Штрауса, Ренана и Каутского. В 1996 году российский историк Руслан Смородинов (Хазарзар) написал потрясающую книгу «Сын Человеческий», где с хорошей точностью научно и объективно показал, что ни одно из утверждений Нового Завета нельзя считать фактом и доказать что-либо исходя из этого материала совершенно невозможно. В то же время косвенно он показал, что реальный прототип для «мифа о Христе» всё же существовал и что это не просто миф.

Воланд, символизирующий «тёмные силы» вечно желающие зла и вечно совершающие благо, придерживается в романе Булгакова промежуточной точки зрения. Иисус действительно существовал, но он был обыкновенным человеком, не имевшем никакого отношения к тому, что по этому поводу думает христианское учение. Этическая сторона создания христианского мифа о «богочеловеке» из обычного человека, возможно, является центральной идеей, рассмотренной в книге Метьюрина «Мельмот Скиталец». Разница между мифом и оригиналом иллюстрируется тем, как отличаются простой студент Джон Мельмот от могущественного Джона Мельмота Скитальца. Создание мифа посредством главных принципов «могучего духа самоуничтожения и небытия»: «Чуда», «Хлебов» и «Меча кесаря», равносильно заключению договора с дьяволом. Книга Метьюрина демонстрирует, что никто из живущих на земле не захочет поменяться со Скитальцем своим положением. В этом и заключается сложность ситуации: захочет ли кто-нибудь как Татьяна выйти замуж за нелюбимого человека по расчёту для самоуспокоения и высокого положения в свете? Наверняка! После глубокого анализа, Мельмот Скиталец оказывается фигурой глубоко неоднозначной, драматической, вызывающей понимание и сочувствие.

Чем больше в звуке или картине нюансов, полутонов и неоднозначностей, тем они богаче и интереснее. События и поступки строго разделяющие между собой добро и зло просты для восприятия: доброта торжествует, зло наказано, все счастливы. В религиях и мифологиях представление о божествах всегда отражало уровень развития общества. Чем выше культура общества, тем сложнее и противоречивее у него боги. В книге «Солярис», Крис Кельвин рассуждает о возможности существования «ущербного бога, ограниченного в своём всеведении и всемогуществе, который ошибочно предвидит будущее своих творений, которого развитие предопределённых им самим явлений может привести в ужас». Такой высокодраматический бог может сознательно творить «зло во благо» и осознание сотворённого им зла может привести его самого в ужас. Поступки, в которых сочетаются одновременно и добро и зло неоднозначны. Психологический портрет сложного бога требует тщательного изучения и анализа: он может включать в себя как свойства позитивного «бога», так и свойства традиционного «сатаны». Слепое поклонение при этом лишено всякого смысла.

Роман Метьюрина относится к разряду «рамочных» повествований или mise en abime. В нём возникают много вложенных друг в друга, на первый взгляд независимых рассказов. Каждая деталь в книге «Мельмот Скиталец» содержательна и полный анализ всего романа может быть достаточно объёмным.

Как и «Евгений Онегин» А.С. Пушкина, «Мельмот Скиталец» начинается с того, что молодой человек, Джон Мельмот, едет к умирающему дяде, являясь его единственным наследником. Дядя, напоминающий пушкинского Скупого рыцаря, в своём завещании сделал приписку, в которой просит племянника уничтожить портрет, висящий в его кабинете и сжечь рукопись, находящуюся там в столе. Похожий таинственный портрет появляется в рассказе Гоголя «Портрет» и романе Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея». После сожжения портрета, оригинал объясняет молодому Джону, что простым огнём его уничтожить невозможно. Кумиры рождаются и умирают независимо от своих материальных воплощений. Нельзя победить идеологию простым физическим уничтожением её главных символов и предметов культа.

Наиболее близким персонажем к Мельмоту Скитальцу в русской литературе является Великий Инквизитор у Достоевского, личность во многом противоречивая и драматическая. Диалог Мельмота Скитальца и студента Джона Мельмота напоминает противостояние Великого Инквизитора и его собеседника, похожего на Иисуса. «Счастье хлебов» может переступить нравственные нормы, «счастье чуда» противоречит объективной научной истине, а счастье, созданное «мечом кесаря» неизбежно должно привести к уничтожению инакомыслящих и врагов народа для достижения и удержания своей власти. Принципы Великого Инквизитора делают Иисуса, наместником которого он считается, первым врагом христианской церкви.

О чём же повествует рукопись дяди? Некий англичанин Стентон рассказывает истории из своей жизни, когда ему пришлось столкнуться с Мельмотом Скитальцем. В первый раз это случилось в театре. На сцене одна актриса совершенно серьёзно и реально, ударила кинжалом другую, поскольку в жизни они с ней сильно враждовали. После этого спектакль резко прекратился. Реальный жизненный конфликт стал частью театрального представления. Виртуальная реальность может воздействовать на реальную жизнь и наоборот. Продолжая жить в мире компьютерной игры некоторые в действительности берут оружие и начинают расстреливать окружающих. Обыкновенная ненависть одного человека к другому может быть представлена как часть театрализованного представления, но жизнь жизнью, а театр театром…

Из-за слишком назойливых рассуждений о природе Мельмота Скитальца, Стентон оказывается в сумасшедшем доме, где сразу знакомится с двумя книгами. Только сумасшедший стал бы строить цивилизацию без помощи «чудотворного строителя». Автор первой книги предлагает восстановить Лондон после пожара, используя при этом глыбы из Стоунхенджа, которые он рекомендовал перевести в город. «К рукописи прилагались затейливые чертежи машин, с помощью которых можно будет волочить эти гигантские глыбы, а на уголке была сделана приписка: «Я бы начертил все это гораздо точнее, но мне не дали ножа, чтобы очинить перо«. Это напоминает проекты Евгения устроить своё тихое счастье под носом у Медного Всадника в поэме Пушкина или план создания христианства из обломков Ветхого завета после разрушения Иерусалимского храма без чудес и воскресений.

Вторая книга пародирует идеи, посредством которых можно было бы распространить иудейские идеи в Римской Империи. Рукопись была озаглавлена «Скромное предложение касательно распространения христианства в различных странах, с помощью которого, как надеется автор, можно будет охватить им весь мир». Это скромное предложение сводилось к тому, чтобы обратить в христианскую веру турецкое посольство (которое существовало в Лондоне несколько лет назад), поставив каждого из турок перед дилеммой: либо быть задушенным тут же на месте, либо сделаться христианином. Разумеется, писавший рассчитывал, что все изберут более легкую участь, но даже тем, кто давал свое согласие, ставилось особое условие, а именно: они должны были дать властям обязательство, что по возвращении в Турцию каждый из них будет обращать в христианскую веру не менее двадцати мусульман в день. При этом автор книги замечает, что распространять христианство среди мусульман нужно на английском языке, иначе те ничего не поймут. Как известно, христианство было создано и распространялось в Римской Империи на койне — разговорном древнегреческом, который хорошо понимали в империи, а не на иврите или арамейском — языками, которые тогда использовали древние иудеи. А какие методы использовались христианами для продвижения своего учения…?

Стентон далее знакомится с двумя «пренеприятными соседями». Справа от него был «ткач-пуританин», которого свела с ума единственная проповедь, после чего он проникся «идеей предопределения и осуждения всего на свете». С утра он повторял пять пунктов, воображая, что выступает на собрании пуритан, с наступлением сумерек его бред принимал более мрачный характер, а к полуночи он разражался ужасающими, кощунственными проклятиями. Это можно понимать, как карикатуру на Иисуса, вначале возвестившего вслед за Иоанном заповеди блаженства, а после дошедшего до того, что он принёс «не мир, но меч». Соседом слева был портной монархист, который «шил в кредит роялистам и их жёнам». Если Иисус соткал полотно веры, то Павел пошил для Римской империи «бархатную мантию величиной с Тауэр», то есть создал церковь. Ещё один ужасный голос принадлежал безумной женщине, потерявшей во время пожара мужа, детей, средства к существованию и наконец, разум. В отличие от других, её помешательство не было вызвано ни политикой, ни религией, ни пьянством или какой-то извращённой страстью, поэтому «Стентон ждал его как «некого избавления от несообразного, нелепого и унылого бреда всех остальных». Нечастная женщина может ассоциироваться с народом евреев, потерявшем сына, бога и отпущенного с молотка в диаспору без средств к существованию.

Посредство Мельмота Скитальца решило все проблемы. Безумный ткач превратился в бога, безумный портной в не менее святого Пауля, а безумная женщина получила назад и сына, и отца и даже святого духа прекрасно излечивших все её нравственные проблемы. Является ли такое решение «добром» или «злом»? Вытащить ситуацию из психбольницы — цель положительная, однако использованные при этом средства оставляют желать лучшего: «добро», сотворённое Мельмотом, неизбежно должен ждать страшный и фатальный конец, в духе страстей Откровения Иоанна Богослова.

История Монсады демонстрирует морально психологические проблемы, связанные с тоталитарными учениями. Монастырь, по номиналу храм нравственности, оказывается тюрьмой, наполненной лицемерием, ханжеством и неискренностью, где остаётся единственная мысль — бежать из этого букета всех извращений человеческого общежития куда угодно. В эту помойку Монсада попадает благодаря своей матери, которая сочла необходимым, отдать своего единородного сына, чтобы он пострадал за её грехи и блуд. В основе христианского догматизма лежит (не)порочность блудливой жены плотника Иосифа, которая, нагуляв себе брюхо, сделала всё возможное, чтобы пожертвовать сыном для спасения своего общественного имиджа. Брата Монсады, ставшего его спасителем, убивает Мельмот Скиталец. На процессе священной инквизиции Монсада напоминает Иисуса на суде Пилата. Мельмот Скиталец сжигает весь ГУЛАГ инквизиции и даёт возможность Монсаде сбежать. Толпа, разорвавшая в клочья того, кто им не приглянулся, вдруг увидела призрак Монсады паривший в воздухе, что напоминает «воскресение Иисуса». В конце концов, виновными были объявлены евреи, а мать Монсады показана в глубоком трауре, но никакого раскаяния за содеянное у неё при этом не наблюдалось.

Убежав из католического монастыря, Монсада обретает временное убежище в катакомбах, вырытых евреями под испанским городом, чтобы спрятаться от погромов. Увиденное Монсадой, напоминает картину из стихотворения Пушкина «В еврейской хижине лампада». Время здесь остановилась. Люди живут лишь воспоминаниями о прошлом. Они вздрагивают при каждом стуке в дверь, ожидая очередного погрома. Старый еврей, переживший и детей и жену символизирует «Вечного жида», который не может умереть, прежде чем не увидит ожидаемого им «Моше-аха». Монсада знакомится с историей жизни девушки Иммали. Мельмот Скиталец, в которого была влюблена девушка, подобно мертвецу из поэмы Бюргера, определил своей Леноре и её сыну страшную смерть. Имя Иммали созвучно английскому слову immaculate (чистый, идеальный, безупречный). Знакомство Иммали с Мельмотом происходит на необитаемом острове в океане, где местные жители избрали Иммали себе в богини. Из этого «небесного царства» Мельмот «совращает» свою Еву спуститься на землю и это приводит к трагедии.

Перед тем, как отпустить Иммали страдать на землю, Мельмот предложил ей на выбор любую религию. Она сама выбрала христианство, но в любом другом религиозном окружении её судьба была бы той же самой. «Она была виновна только в том, что любила». Имя Исидора, которое приняла «в миру» Иммали, ассоциируется с Исидорой Тавенийской или Исидорой Египетской. Девушка жила в монастыре и выполняла самую грязную работу. Её называли глупой, помешанной и содержали в презрении и уничижении. Однажды к ней пришёл святой старец Питирим. Старец выяснил, что все в монастыре помешанные и бесноватые, кроме Исидоры и издевались над настоящей праведницей. Это повторяет историю Монсады. После этого девушка не могла больше находиться в монастыре, тайно ушла из него и больше никогда её никто не видел. Разница между именем Иммали и Исидорой символизирует разницу между мечтой и тем во что эта мечта воплотилась в реальном мире. Смерть сына Иммали в тюрьме инквизиции, было делом рук самого Мельмота, а не Иммали, но смерть Иммали и убийство своего сына «шнурком» (или платком?) опять же представлено как доброе дело Мельмота, поскольку в противном случае их ждала бы совсем печальная судьба.

История Гусмана и семьи Вайнбергов может иллюстрировать морально-психологическую сторону возникновения талмудического иудаизма у евреев. Главная святыня, Иудейский храм уничтожен, всё наследство от еврейской истории и литературы досталось христианам и фактически Римской империи. Евреи, не принявшие христианство, остались ни с чем. Но при посредстве таинственного Мельмота, чудесным образом обнаруживается новое завещание… и возникает вавилонский талмуд. Народ книги спасён от неминуемого исчезновения, но высоконационалистическая направленность Талмуда стала первой причиной для многовековой истории еврейских погромов.

Молодой Джон Мельмот встречается со Скитальцем на скале во время шторма, когда тот как Наполеон стоит «скрестив на груди руки». Маленькая трагедия Пушкина «Сцена из Фауста» происходит тоже на берегу моря. Мефистофель обсуждает с Фаустом проблему скуки, неизбежно возникающую, если человеку становится возможным всё. От скуки Фауст топит испанский торговый корабль с модной болезнью. Молодой Мельмот становится свидетелем гибели испанского судна, и когда хочет подойти к Скитальцу, то срывается со скалы и падает в море. После своего спасения, молодой Мельмот встречается с испанцем Монсадой и выслушивает всю его историю.

В своём последнем сне, Мельмот Скиталец сам срывается со скалы и мимо него проносятся те, кому он сделал «добро» в жизни — Стентон вышедший из психбольницы, Иммали пострадавшая за любовь, Вайнберг получивший наследство и Монсада надевший шапку-невидимку после избавления от удушья Чёрных Воронов католического монастыря. Когда Мельмот Скиталец умирает, его увлекают за собой тёмные силы. За этим на берегу моря наблюдают молодой Мельмот с Монсадой.

Последние строки романа рассказывают, что в руках молодого Джона Мельмота оказывается платок, «который прошлой ночью он видел на шее Скитальца. Это было все, что осталось от него на земле!». В романе «Булгакова «Мастер и Маргарита», «платок» примечательный символ, связанный с первым желанием Маргариты, исполненным для неё Воландом. Фриде много лет кладут ночью на стол платок, которым она удавила своего младенца. Этот образ имел реальный прототип. Фриду Келлер из швейцарского кантона Сен-Галлен заставил отдаться ему хозяин кафе, где она работала. После того, как родился мальчик, она удавила его и зарыла в землю. Швейцарский учёный Форель описавший эту историю полагал, что «чаще действительным убийцей является не мать, фактически убившая ребенка, но низкий отец, покинувший беременную или не пожелавший признать ребенка». Не этим ли платком в романе «Мельмот Скиталец» была задушена в тюрьме дочь Исидоры: «Вкруг горла несчастного ребенка, рожденного среди мук и вскормленного в тюрьме, шла какая-то черная полоска»? Притчей во языцах является обсуждение вопроса, о том, кто именно «убил Христа» в христианстве. Были ли это евреи, которым уже две тысячи лет кладут этот платок, Римская империя или же душегубец бог-отец сам порешил своего единородного сына для «спасения человечества»? После победы над Черномором Руслан, из поэмы Пушкина «Руслан и Людмила», подвязывет на свой шлем бороду карлы. В этой бороде заключалась вся сила Черномора. Может быть в платке… и была вся сила Мельмота Скитальца?

У меня со школы роман «Евгений Онегин» всегда ассоциировался со знаменитой фразой «Мой дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог». Но, я тогда не знал, что может стоять за этой поездкой молодого Евгения и какое наследство «от дяди» он при этом может получить кроме замка и поместья.

Примечания

  1. Эту цитату из произведения Шекспира «Генрих VI» Чарльз Метьюрин взял в качестве эпиграфа к первой главе книги «Мельмот Скиталец».
  2. Чарлз Роберт Метьюрин. Мельмот Скиталец / отв. Алексеев М. П., Шадрин А. М.. — М.: Наука, 1983. — С. 531—638.

© Serge Shavirin — Page created in 0,087 seconds.